Российская империя накануне мировой войны. Как Российская империя воевала в Первую мировую

В начале ХХ века одним из направлений внешней политики Российской империи было получение контроля над черноморскими проливами Босфор и Дарданеллы. Вступление в Антанту в 1907 году могло решить этот вопрос в условиях войны с Тройственным союзом. Говоря кратко о России в Первой Мировой войне, надо сказать, что это был единственный шанс, когда эта проблема могла быть решена.

Вступление России в Первую Мировую войну

28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила Сербии войну. В ответ на это Николай II подписал указ о всеобщей мобилизации три дня спустя. Ответными действиями отметилась Германия, объявив войну России 1 августа 1914 года. Именно эта дата считается началом участия в мировой войне России.

По всей стране наблюдался общий эмоциональный и патриотический подъем. Люди шли добровольцами на фронт, в крупных городах проводились демонстрации, имели место немецкие погромы. Жителями империи были высказаны намерения вести войну до победного конца. На фоне общенародных настроений Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Экономика страны постепенно стала переводиться на военные рельсы.

Вступление России в Первую Мировую войну отвечало не только идее защитить балканские народы от внешней угрозы. У страны были и свои цели, главной из которых было установление контроля над Босфором и Дарданеллами, а также присоединение Анатолии к империи, так как там проживали армяне-христиане в количестве более миллиона человек. Кроме того, Россия желала объединить под своим началом все польские земли, которыми в 1914 году владели противники Антанты - Германия и Австро-Венгрия.

Боевые действия 1914-1915 годов

Начать боевые действия пришлось форсированными темпами. Немецкие войска наступали на Париж и чтобы оттянуть часть войск оттуда, на Восточном фронте пришлось развернуть наступление двух русских армий в Восточной Пруссии. Наступление не встречало никакого сопротивления, пока сюда не прибыл генерал Пауль фон Гинденбург, который наладил оборону, а вскоре и вовсе окружил и разбил армию Самсонова, а после заставил отступить Рененкампфа.

ТОП-5 статей которые читают вместе с этой

На юго-западном направлении в 1914 году ставка провела ряд операций против австро-венгерский войск, заняв часть Галиции и Буковины. Таким образом, Россия сыграла свою роль в спасении Парижа.

К 1915 году начала сказываться нехватка вооружения и боеприпасов в русской армии. Вкупе с большими потерями, войска начали отступление на восток. Немцы рассчитывали в 1915 году вывести Россию из войны, перебросив сюда основные силы. Оснащенность и численность германской армии заставила наши войска к концу 1915 года покинуть Галицию, Польшу, Прибалтику, Беларусь и часть Украины. Россия оказалась в крайне тяжелом положении.

Мало кто знает о героической обороне крепости Осовец. Малочисленный гарнизон крепости долгое время оборонял ее от превосходящих германских сил. Крупнокалиберная артиллерия не сломила дух русских солдат. Тогда враг решил предпринять химическую атаку. У русских воинов не было противогазов и почти сразу белые рубашки окрасились кровью. Когда немцы пошли в наступление, их встретили штыковой контратакой защитники Осовца, все в окровавленных тряпках, закрывающих лица и хрипящие кровью крики «За Веру, Царя и Отечество». Германцы были отброшены, а эта битва вошла в историю как «Атака мертвецов».

Рис. 1. Атака мертвецов.

Брусиловский прорыв

В феврале 1916 года, имея явное преимущество на востоке, Германия перебросила основные силы на Западный фронт, где началась битва при Вердене. К этому времени экономика России полностью перестроилась, на фронт стала поступать техника, вооружение, боеприпасы.

России вновь пришлось выступать помощницей своим союзникам. На русско-австрийском фронте генералом Брусиловым началась подготовка к широкомасштабному наступлению с целью прорвать фронт и вывести Австро-Венгрию из войны.

Рис. 2. Генерал Брусилов.

Накануне наступления солдаты занимались рытьем траншей в сторону позиций неприятеля и их маскировкой, чтобы максимально приблизиться к ним перед штыковой атакой.

Наступление позволило продвинуться на десятки, а местами и сотни километров на запад, но главная цель (разбить армию Австро-Венгрии) так и не была решена. Зато немцы Верден так и не смогли взять.

Выход России из Первой Мировой войны

К 1917 году в России все больше нарастало недовольство войной. В крупных городах были очереди, не хватало хлеба. Росли антипомещичьи настроения. Началось политическое разложение страны. На фронте широко распространилось братание, дезертирство. Свержение Николая II и приход к власти Временного правительства окончательно разложил фронт, где появились комитеты солдатских депутатов. Теперь они решали, идти ли в атаку или вообще бросать фронт.

При Временном правительстве широкую популярность приобрело формирование Женских батальонов смерти. Известно одно сражение, где принимали участие женщины. Командовала батальоном Мария Бочкарева, которая и придумала формировать подобные отряды. Женщины бились наравне с мужчинами и доблестно отбили все австрийские атаки. Однако из-за больших потерь среди женщин, было решено перевести все женские батальоны для службы в тыл, подальше от линии фронта.

Рис. 3. Мария Бочкарева.

В 1917 году в страну тайно из Швейцарии через Германию и Финляндию проник В. И. Ленин. Великая Октябрьская Социалистическая Революция привела к власти большевиков, которые вскоре заключили позорный Брестский сепаратный мир. Так закончилось участие России в Первой Мировой войне.

Что мы узнали?

Российская империя сыграла, пожалуй, самую важную роль в победе Антанты, дважды спасая своих союзников ценой жизней собственных солдат. Однако трагическая революция и сепаратный мир лишили ее не только достижения главных целей войны, но и вообще включения ее в состав стран-победительниц.

Тест по теме

Оценка доклада

Средняя оценка: 3.9 . Всего получено оценок: 430.

Новое фундаментальное исследование известного российского историка Олега Рудольфовича Айрапетова по истории участия Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, внутренней, военной и экономической политики Российской империи в 1914–1917 гг. (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне- и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 г. стране. Первая книга посвящена предыстории конфликта и событиям первого года войны.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало (О. Р. Айрапетов, 2014) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Как начиналась война – реакция общества

Долгий мир в Европе подходил к концу, для политиков и высших военных чинов война пришла неожиданно. Сотни старших офицеров мобилизация застала в Ессентуках и Минеральных Водах, откуда они с трудом выбирались к своим частям 1 . В гарнизонах тем более не ждали ничего подобного, жизнь там текла спокойно и размеренно 2 . «Как всегда бывает накануне большой войны, – совершенно правильно отметил в своих воспоминаниях М. Д. Бонч-Бруевич, – в близкую возможность ее никто не верил… полк стоял в лагере, но ослепительно белые палатки, и разбитые солдатами цветники, и аккуратно посыпанные песочком дорожки только усиливали ощущение безмятежно мирной жизни, владевшее каждым из нас» 3 .

Также не ожидали войны и представители общественности. «Никто не подозревал в то же время, – вспоминал А. А. Кизеветтер, – что мир находился накануне величайшей из войн. Правда, Балканы кипели, как накаленный котел, из которого горячий пар валит клубами. Но как-то никому не думалось, что это прелюдия к всесветному пожару. И объявление войны налетело, как внезапный смерч» 4 . В этом смерче было много символичного. В Петербурге поначалу афиши о всеобщей мобилизации были красными: «Маленькие плакаты кровавым пятном алели на стенах. Потом спохватились. Все остальные пошли белые» 5 . Узнавший об объявлении войны в Риге великий князь Кирилл Владимирович отметил: «Среди всеобщего веселья известие (о том, что Германия объявила войну России. – А. О.) произвело эффект разорвавшейся бомбы. Должен признать, что эта война явилась крайней неожиданностью, даже более, чем японская война» 6 .

Семинарист А. М. Василевский, будущий маршал Советского Союза, встретил июль – август 1914 г. на каникулах в Кинешме. Он также отмечал: «Во всяком случае, объявление войны явилось для нас полной неожиданностью. И, уж конечно, никто не предполагал, что она затянется надолго» 7 . Английского путешественника С. Грэхема объявление войны застало в далекой деревне на Алтае. Его описание реакции местного населения на приказ о мобилизации напоминает бессмертные страницы шолоховского «Тихого Дона»: «Молодой человек проскакал по улице на прекрасном коне, за его спиной по ветру развевался большой красный флаг; скача, он выкрикивал новость для всех и каждого: Война! Война!» 8 . Далее произошло то, что, очевидно, так удивило британца: «Люди ничего не знали о проблемах Европы, им даже не было сказано, против кого Царь начал войну. Они оседлали своих коней и с готовностью поскакали, так и не спросив о причине призыва» 9 . Генерал Ю. Н. Данилов дал точное описание поведения русского крестьянина в войну: «…терпеливые и инертные по свойствам своей природы, они шли на призыв, куда звало их начальство. Шли и умирали, пока не настали великие потрясения» 10 .

В такой готовности выполнить свой долг одновременно крылась немалая опасность. Люди, не спрашивавшие, с кем им придется воевать, слабо представляли себе цели войны, не говоря уже о ее причинах. Рано или поздно это незнание должно было сыграть свою роль. На необходимость воспитания русского общественного мнения ряд офицеров Генерального штаба обращал особое внимание еще перед войной. Огромные расстояния России, слабость ее политических партий, значительный удельный вес неграмотного и недостаточно материально обеспеченного населения заставляли с опаской смотреть в будущее. Государственная дума и пресса в качестве выразителей общественного мнения особых надежд не вызвали. «Нам нужно что-то более или менее постоянное, – писал в 1913 г. полковник А. А. Незнамов, – определенно известное, длительное. Я бы позволил себе сравнение: если на Западе им (общественным мнением. – А. О.) могут пользоваться, как разрядом Лейденской банки, нам нужно заготовить себе целую батарею» 11 . Ничего подобного в России заготовить не успели, «духовная мобилизация» русского общества, по словам современника, «совершалась не стройно»: «Чуть ли не каждый имел свою собственную теорию восприятия войны или даже несколько теорий – последовательно или одновременно. Во всяком случае, не помню, чтобы одна какая-либо идеологическая концепция или хотя бы отчетливое чувство объединяло всех» 12 . Между тем при начале боевых действий такого масштаба огромное значение принимала пропаганда.

Самой действенной, конечно, оставалась идея угрозы вторжения, которую практически и не нужно было развивать в ряде стран (Франция, Бельгия, Сербия, Германия). В некоторых случаях военной пропаганде пришлось решать более сложные задачи: например, первые плененные на Западном фронте американские солдаты на вопрос о причине своего прибытия в Европу отвечали, что США вступили в войну, чтобы освободить «большое озеро Эльзас-Лотарингию», причем где находилось это озеро, пленные толком не знали. Однако затем последовали энергичные пропагандистские действия со стороны командования экспедиционного корпуса 13 . В России дело обстояло иначе, в том числе и потому, что значительное количество слабо образованных и неграмотных солдат чрезвычайно осложняло действие военной пропаганды. По свидетельству А. И. Деникина, перед войной призывы давали до 40 % неграмотных новобранцев 14 . Будущий комендант Берлина генерал А. В. Горбатов, встретивший эту войну рядовым в кавалерии, вспоминал, что в эскадроне, в котором он служил, «половина солдат были неграмотными, человек двадцать на сто – малограмотными, а у остальных образование ограничивалось сельской школой» 15 .

В этом отношении русская армия явно уступала противникам и союзникам и по качеству, и по количеству. Для сравнения, в 1907 г. в германской армии на 5 тыс. новобранцев приходился один неграмотный, в английской на 1 тыс. – 10 неграмотных, во французской на 1 тыс. – 35 неграмотных, в австро-венгерской на 10 тыс. – 220 неграмотных, в итальянской на 1 тыс. – 307 неграмотных. Набор 1908 г. дал русской армии 52 % грамотных солдат 16 . Такой состав армии таил в себе немалую опасность. «Малокультурный русский народ, – вспоминал современник войны и революции, – не отдавал себе отчета в совершавшихся тогда, в 1914 г., событиях, как не отдавал себе он и потом, в 1917 г., такого же отчета, бросая фронт и разбегаясь с винтовками в руках «без аннексий и контрибуций» по домам» 17 .

Недолго продержался и мир между правительством и политическими партиями, которые своими действиями объективно способствовали разлагающему влиянию противника. Первая мировая была и первой тотальной войной. «В этой войне, – отмечал Эрих Людендорф, – нельзя было отличить, где начиналась мощь армии и флота и где кончалась мощь народа. И вооруженные силы, и народы составляли одно целое. Мир увидал войну народов в буквальном смысле этого слова. С этой объединенной мощью стояли друг против друга самые могущественные государства нашей планеты. К борьбе против неприятельских вооруженных сил на огромных фронтах и далеких морях присоединилась борьба с психикой и жизненными силами вражеских народов, с целью их развалить и обессилить» 18 . В германском Генеральном штабе перед войной считали людской материал, которым обладала русская армия, таким же хорошим, как и прежде: «Русский солдат силен, нетребователен и бесстрашен. Положительные качества русской пехоты имели большее значение при прежних условиях боя в сомкнутом строю, чем при настоящих. По внешним признакам русский сравнительно мало восприимчив, и после неудач русские войска, по-видимому, быстро оправятся и вновь будут готовы к упорной борьбе» 19 . Но проблема была в том, что он должен был быть лучше.

Парадокс заключался в том, что в то время как с Россией вели тотальную войну, то есть войну народа с народом, она и в лице своего военно-политического руководства, и в лице общественности так и не смогла подняться до того, чтобы вести такую же войну со своими противниками. Генерал А. А. Брусилов весьма точно заметил: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война стряслась им на голову, как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, т. е. по капризу царя» 20 . На фоне значительных потерь и не компенсировавших их по масштабу успехов это непонимание рано или поздно должно было привести к опасным последствиям.

Г. К. Жуков, которого война застала в Москве, где он работал скорняком, вспоминал о том, что сначала много молодых горожан уходили добровольцами на войну, вызвался идти и его друг, которого он хотел сначала поддержать, а потом передумал, не понимая причин, по которым может стать калекой: «…я сказал Саше, что на войну не пойду. Обругав меня, он вечером бежал из дому на фронт, а через два месяца его привезли в Москву тяжелораненым» 21 . Будущий маршал был призван летом 1915 г. Этот досрочный призыв, под который попадали уроженцы 1895 г., не вызвал у него положительных эмоций: «Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей» 22 . Потери на фронте и отступление 1915 г. разлагающе действовали на тыл, а тот, в свою очередь, – на армию, поставляя ей вместе с новобранцами сомнения в победе.

По свидетельству генерала А. В. Горбатова, естественное при длительном отступлении после побед уныние получало поддержку от новобранцев: «Прибывающее из глубины страны пополнение еще увеличивало такое настроение своими рассказами о близком голоде, о бездарности правителей» 23 . Исключение представляли призывники из национальных меньшинств, связывавших эту войну с идеей противостояния извечному историческому врагу. В октябре 1915 г. И. Х. Баграмян по достижении 18 лет добровольно вступил в армию и, судя по его воспоминания, совершенно не испытывал подавленных чувств в связи с перспективой скорой отправки на фронт: «Солдатская служба со всеми ее трудностями и невзгодами нисколько не омрачала мое моральное состояние. Здоровое состояние, настроение и бодрость духа не покидали меня. Я старательно выполнял все свои обязанности, стремился под руководством опытных унтер-офицеров и бывалых солдат подготовить себя к предстоявшим походам и боям, к суровым условиям фронтовой жизни» 24 .

Национальные части в конце 1917 г. продемонстрировали большую стойкость к антивоенной пропаганде. Это отмечал и противник. Полковник Вальтер Николаи, возглавлявший германскую военную разведку на восточном направлении, особенно высоко оценивал стойкость русских подданных – немцев, сибиряков, мусульман, латышей и эстонцев. Среди представителей последних двух народов антигерманские настроения были весьма сильными 25 . Однако эти настроения были скорее исключением, поскольку в русских губерниях наблюдалась другая картина. В конце 1915 г. – зимой 1916 г. призывники в тылу, не стесняясь, распевали: «За немецкую царицу взяли парня на позицу» 26 . В. Николаи вспоминал: «Судя по русским военнопленным, война в русском народе не вызвала никакого энтузиазма. Солдаты показывали, что на войну их «погнали». Будучи, однако, хорошими солдатами, они были послушны, терпеливы и переносили величайшие лишения. Они сдавались лишь тогда, когда бой был безнадежен» 27 .

Большое количество неграмотных, то есть несамостоятельных людей в армии особенно ослабляло ее в дни кризиса. В частной беседе один из русских генералов так высказался о природе своего подчиненного: «Он прекрасный солдат до тех пор, пока все идет хорошо, по программе, когда он знает, где его офицеры, и слышит, как его поддерживают наши орудия, иначе говоря, во время удачной атаки или обороны в окопах, но когда происходит нечто неожиданное, как это бывает обычно в действиях против германцев, все меняется (выделено мной. – А. О.)» 28 . Выделенная часть рассуждений генерала, как мне представляется, может с таким же успехом быть отнесена и к весьма образованной части русского общества, вообще фатально нестойкого к неудачам.

Примером может послужить поведение общественности в подобного рода ситуациях во время Крымской, Освободительной и японской войн. И, уж конечно, радикально настроенная часть интеллигенции не была в состоянии объяснить народу причины и смысл войны. Окончивший Гейдельбергский университет Ф. А. Степун вспоминал, насколько непохожими на германских интеллектуалов показались ему перед войной русские: «Объяснение этого в сущности невероятного факта надо, мне кажется, искать в традиционной незаинтересованности русской радикальной интеллигенции в вопросах внешней политики. История Франции сводилась в социалистических кругах к истории Великой революции и коммуны 1871 года; история Англии интересовала только как история манчестерства и чартизма. Отношение к Германии определялось ненавистью к Железному канцлеру за его борьбу с социалистами и преклонением перед Марксом и Бебелем. Конкретными вопросами русской промышленности и внешней торговли тоже мало кто интересовался. У эсеров они сводились к требованию земли и воли, у социал-демократов – к восьмичасовому рабочему дню и теории прибавочной стоимости. Не помню, чтобы мы когда-нибудь говорили о русских минеральных богатствах, о бакинской нефти, о туркестанском хлопке, о летучих песках на юге России, о валютной реформе Витте. Славянского вопроса для леворадикальной интеллигенции также не существовало, как вопроса Константинополя и Дарданелл. Ясно, что с таким подходом к политике наша кампания не была в состоянии облечь назревающую войну в осязаемую плоть живого исторического смысла. В нашем непосредственном ощущении война надвигалась на нас скорее как природное, чем как историческое явление. Поэтому мы и гадали о ней, как дачники о грозе, которым всегда кажется, что она пройдет мимо, потому что им хочется погулять» 29 .

Эта особенность объективно делала определенную часть русского общества податливой различным формам вражеской, прежде всего немецкой, пропаганды. К ведению войны на «внутреннем неприятельском фронте», как это называл Э. Людендорф, в Берлине относились весьма серьезно: «Неужели Германия не должна была прибегнуть к этому могучему средству, действие которого она ежедневно испытывала на себе? Неужели не надо было подтачивать моральные устои неприятельских народов, как это, к сожалению, так успешно достигал у нас противник? Эту борьбу надлежало вести, во-первых, через нейтральные государства, и во-вторых, через линию фронта» 30 . В этих высказываниях, написанных уже после войны, германский генерал удивительно откровенен, за исключением ссылки на вражескую пропаганду. Отличительным качеством действий немцев в войну, как известно, была ссылка на то, что первыми начали применять то или иное оружие их противники. Так было и с газами, и с авианалетами на города. Но то, что пропаганда в тылу через нейтральные государства поставлена по важности перед таковой же на фронте, звучит весьма убедительно. Таким образом, в качестве первичного объекта своих действий немцы избрали вовсе не полуграмотного солдата в окопе, а вполне образованного человека в тылу.

В начале предвоенного периода русское общество не успело попасть под влияние военных настроений – для этого нужно было время. Германский посол граф Ф. фон Пурталес вспоминал: «Хотя с момента опубликования мобилизации прошло уже 24 часа, Петербург еще 1 августа представлял собою картину удивительно спокойную. И сейчас не наблюдалось решительно никакого общего военного воодушевления. Отряды призванных под знамена запасных, которые отчасти проходили через город с музыкою, производили гораздо скорее впечатление людей удрученных, чем охваченных воодушевлением. Запасных провожали женщины, и нередко можно было наблюдать, что не только эти последние, но и сами запасные утирают выступившие слезы. Ни одной патриотической песни, ни единого возгласа не было слышно. Какая противоположность тому, что я немного дней спустя видел в Берлине!» 31 .

Да, в Берлине в эти дни обстановка была совсем иной. Правда, по донесениям русского военно-морского агента в Германии, настроения берлинцев претерпевали определенные изменения. 13 (26) июля жители столицы Второго рейха запрудили ее улицы, перед русским посольством произошли эксцессы. Потом накал страстей спал, но 15 (28) июля вышли экстренные газеты с текстом официального объявления Австро-Венгрией войны Сербии, начались новые, еще более многочисленные манифестации: «Однако на сей раз кроме возгласов «Да здравствует война!» раздавались возгласы «Долой войну!». Обе стороны старались перекричать друг друга, причем скопление и движение народа на нескольких улицах было очень значительное и временами прекращалось даже движение экипажей по Унтер-ден-Линден. Полиция действовала весьма энергично, и никаких враждебных демонстраций против нашего посольства более не было» 32 .

30 и 31 июля вокруг русского посольства вновь стали собираться берлинцы. «Толпа молчала, – вспоминал возвращавшийся в Россию из Генуи полковник А. В. фон Шварц, – угрюмая, мрачно настроенная, явно враждебная» 33 . Вскоре настроение людей на улицах немецкой столицы стало еще более воинственным: на русских в Берлине, а в основном это были женщины, дети и больные, приехавшие на лечение, совершались постоянные нападения, полиция не вмешивалась. Сотрудники посольства не могли даже протестовать, так как в здании были отключены телефоны. Для того чтобы связаться с германским МИДом, пришлось идти пешком – автомобилей и извозчиков на улицах не было. Русские подданные, оказавшиеся в Германии, пытались укрыться в здании посольства, что было весьма нелегко. 20 июля (2 августа) берлинские газеты возвестили, что Россия напала на германскую территорию. Это вызвало взрыв шовинистических эмоций 34 .

Вот то, что бывший немецкий посол в России мог бы увидеть в первые дни августа в Берлине. Люди на улицах распевали Die Wacht am Rhein, а молодые дамы, одетые в белое, раздавали призывникам и военным лимонад, кофе, молоко, бутерброды и сигары, девушки в специальных желто-черных вагонах Liebesgaben’ах дарили германским военным «подарки любви» 35 . На Потстдамской площади толпа берлинцев с радостным энтузиазмом набрасывалась на проходящих мимо японцев и на руках носила их, воображая, что имеет дело с естественными врагами России и не менее естественными союзниками Германии 36 . Даже рейхсканцлер Т. фон Бетман-Гольвег и кайзер попали под влияние этих настроений, разрешив в начале августа 1914 г. вывоз в Японию заказанных правительством микадо тяжелых орудий и брони. Японцы вывезли заказ, после чего последовали весьма неожиданные для Германии события 37 .

16 августа Токио предъявил Берлину ультиматум, ответ на который немцы должны были дать до 23 августа. Он состоял из двух требований: 1) немедленно вывести войска и флот из китайских и японских вод; 2) не позднее 15 сентября 1914 г. передать без каких-либо компенсаций Циндао Японии «с видом дальнейшего восстановления его Китаю» 38 . Немцы отказались принять эти требования, и Япония вступила в войну на стороне Антанты. Уже 29 августа Токио объявил блокаду Циндао и морских подступов к нему 39 .

Население Австро-Венгрии реагировало на начало войны по-разному. В Праге обстановка уже с первых же дней сильно напоминала историю с призывом бравого солдата Швейка под знамена Габсбургов. 1 августа 1914 г. русский консул в этом городе докладывал: «Всеобщая мобилизация объявлена сегодня. Части войск отправлены на румынскую и итальянскую границу. Мобилизация идет неудачно. Не хватает обмундировки. Энтузиазма никакого нет. В народе сильное недовольство» 40 . В Вене и Будапеште настроения были другими: там проходили массовые патриотические демонстрации под черно-желтыми флагами, один парад следовал за другим, резервисты спешили на сборные пункты. В ряде районов Чехии солдат встречали на станциях представительницы всех слоев общества, распределявшие среди солдат хлеб, чай, сигареты.

Далеко не все подданные Габсбургов стремились к активному участию в обороне империи, ее области значительно отличались друг от друга не только по национальному и религиозному составу. 73 % населения Галиции и Буковины, на территории которых должно было пройти большое пограничное сражение, задействовалось в сельском хозяйстве, по сравнению со средними показателями в 55 % по Австро-Венгрии. Среднегодовой доход на душу населения составлял в Галиции 316 крон, в Буковине – 310 крон (Нижняя Австрия – 850 крон, Богемия – 761 крона) 41 . На внутреннюю слабость Австро-Венгрии обращали внимание и ее союзники. Э. Людендорф отмечал: «…как и в сентябре (1914 г. – А. О.), при поездке в Ней-Сандец, я получил впечатление о полной отсталости народностей, которые не принадлежали к числу господствующих. когда я увидел хижины гуцулов, мне стало ясно, что это племя не могло понять, за что оно воюет» 42 .

Неудивительно, что в боях на русском фронте австро-венгерские части, укомплектованные славянами, не всегда демонстрировали стойкость наравне с немецкими частями и гонведом. Провоевавший практически всю войну на Юго-Западном фронте А. И. Деникин так вспоминал об австровенгерской армии: «Конечно, рассматривалась она нами неизмеримо ниже германской, а разноплеменный состав ее со значительными контингентами славян представлял явную неустойчивость. Тем не менее для скорого и решительного разгрома этой армии наш план предусматривал развертывание 16 корпусов против предполагавшихся 13 австрийских» 43 .

Утром 2 августа 1914 г. германское посольство (80 человек) выехало поездом с Финляндского вокзала домой через Швецию 44 . Порядок был соблюден, в то время как при эвакуации русского посольства из Германии на сотрудников, членов их семей и укрывшихся в посольстве подданных России, включая женщин и детей, были совершены нападения толпы, некоторые из них подверглись избиению. Только послу удалось проехать беспрепятственно 45 . «По счастливой случайности я лично не пострадал», – заявил в интервью по возвращении в Россию С. Н. Свербеев. Первые четыре автомобиля при выезде дипломатов конвоировал наряд из 15 конных жандармов, остальные были предоставлены собственной судьбе, кулакам и тростям берлинцев 46 . Весьма тяжелым было положение тех, кто спешил к границам нейтральных государств с гостеприимных немецких курортов: их арестовывали, женщин и даже детей избивали прикладами, а толпы мирных немцев призывали к расправам 47 .

Сложности возникли даже у императрицы-матери, которую война застала в Германии. Отъезд ее поезда сопровождался улюлюканьем и оскорблениями. Марии Федоровне пришлось задержаться в Дании: до вступления в войну Великобритании шведские власти были очень придирчивы в вопросе о разрешении переезда через свою территорию русским подданным, а императрица не хотела пользоваться своим особым положением. Эта история вызвала сильнейшее раздражение у Николая II. «Государь не скрывал, – вспоминал русский министр финансов, – своего негодования проявленным Вильгельмом II отсутствием простой вежливости по отношению к императрице Марии Федоровне. Он добавил, что если бы мы объявили войну Германии, и мать германского императора была бы в России, он дал бы ей почетный караул для сопровождения ее до границы» 48 .

Немцы смотрели в будущее без боязни и поэтому не церемонились соблюдениями правил приличий прошлого. Немецкая военная разведка в предвоенные годы констатировала постоянный рост революционных настроений и пропаганды 49 . Перед отъездом из Петербурга Ф. фон Пурта-лес не скупился на слова. Об этом упоминает и английский посол в России: «Германский посланник предсказывал, что объявление войны вызовет революцию. Он даже не послушался приятеля, советовавшего ему накануне отъезда отослать свою художественную коллекцию в Эрмитаж, так как предсказывал, что Эрмитаж будет разграблен в первую очередь. К несчастью, единственным насильственным действием толпы во всей России было полное разграбление германского посольства 4 августа» 50 . Именно против Германии, а не Австро-Венгрии были направлены тогда чувства, во всяком случае городского населения России, именно в «немце» оно не без основания видело настоящего творца кризиса и войны 51 .

Самое заметное участие в нападении на здание немецкого посольства сыграла молодежь, заметно разогретая пришедшими в Петербург известями об издевательствах, которым подверглись русские в Германии 52 . «Уличные горлопаны, которых везде и всегда много, рады были «выдающемуся» случаю, чтобы покричать и продемонстрировать свои дешевые чувства на улицах… – вспоминал русский генерал. – Но тут было мало, конечно, патриотизма и много, очень много звериного» 53 . Германское посольство подверглось разгрому и было подожжено. Даже массивная скульптурная композиция на парапете крыши здания, изображавшая двух воинов, державших под уздцы коней, была сброшена вниз, а металлические фигуры утоплены в Мойке 54 . На площади перед Исаакиевским собором горел костер из портретов кайзера, взятых в посольстве, в воздухе летали бумаги. Полиция поначалу не вмешивалась, позже прибывший эскадрон конных жандармов постепенно оттеснял толпу с тротуаров. За всем этим наблюдал министр внутренних дел Н. А. Маклаков в компании только что назначенного нового градоначальника 55 . Министр проигнорировал просьбу представителя МИДа вмешаться и остановить акты вандализма. Он считал, что подобным образом народные страсти смогут найти безопасное применение 56 .

После разгрома германского посольства толпа отправилась к австровенгерскому, в котором еще находились посол и сотрудники. Однако на подступах к нему ее встретили усиленные наряды войск, и она вынуждена была отступить, а вскоре и рассеяться по улицам русской столицы 57 . В результате пострадали и здания редакции немецкой газеты «Санкт-Петербург Цайтунг», немецкая кофейня и книжный магазин 58 . Вскоре все вошло в норму, хотя уровня немецкого организованного энтузиазма в России так и не достигли. Однако и эти события вызвали тревогу среди дипломатического корпуса и русского Министерства иностранных дел. 23 июля (5 августа) 1914 г. его глава подал докладную записку на имя государя. С. Д. Сазонов был в высшей степени обеспокоен тем, какой международный резонанс мог получить разгром посольства.

«Вашему Императорскому Величеству благоугодно было лично отметить, – писал он, – что Россия встретила ниспосланное ей испытание «со спокойствием и достоинством». Именно такое отношение сильно содействовало заметному до сих пор повсюду сочувственному нам настроению. С тем большим прискорбием приходится говорить об ужасном и позорном событии, произошедшем вчера ночью. Под предлогом патриотических манифестаций толпа, в которую вошли подонки столичного общества, совершенно разгромила здание германского посольства и даже убила одного из служащих посольства, а власть, на обязанности которой лежало предупредить или пресечь подобные недопустимые в цивилизованной стране неистовства, не оказалась на высоте требования. Ночью многие аккредитованные при высочайшем дворе дипломатические представители, из коих некоторые оказались очевидцами этой дикой картины, обращались с тревогой в Министерство иностранных дел, заявляя о своем желании выехать из Петербурга, а некоторые – даже о желании вытребовать свои военные суда для ограждения личной и имущественной безопасности своих подданных ввиду того, что императорское правительство, по их мнению, видимо, не может достаточно ее обеспечить, ибо раз, несмотря на установленное здесь военное положение, события, подобные вчерашнему, возможны, есть основание опасаться развития новых беспорядков» 59 . Эти опасения временно были развеяны, однако уже в первые дни войны проявилась слабость немногочисленной даже в столице империи русской полиции.

Несмотря на то что возбудителем спокойствия была Австро-Венгрия, гнев общественного мнения оказался направлен именно против Германии 60 . В. А. Сухомлинов вспоминал: «Война против Германии, – об Австро-Венгрии, к которой относились с пренебрежением, почти что не говорили, – была популярна как в армии, среди чиновничества, интеллигенции, так и влиятельных промышленных кругов. Тем не менее когда разразилась гроза, в Петербурге сначала верить этому не хотели. Состояние скептической сдержанности сменилось сильным возбуждением. На улицах появились демонстрации с флагами и пением, и в результате воинственного настроения был разгром германского посольства» 61 . Эту оценку В. А. Сухомлинова почти дословно повторяют и его непримиримые противники.

«Вся нация, – вспоминал А. Ф. Керенский, – жители больших и малых городов, как и сельской местности, инстинктивно почувствовали, что война с Германией на многие годы вперед определит политическую судьбу России.

Доказательством тому было отношение людей к мобилизации. Учитывая огромные просторы страны, ее результаты произвели внушительное впечатление: лишь 4 процента военнообязанных не прибыли в срок к месту приписки. Другим доказательством явилось неожиданное изменение в умонастроениях промышленного пролетариата. К удивлению и возмущению марксистов и других книжных социалистов, русский рабочий, так же как и французский и германский, проявил себя в той же степени патриотом, как и его «классовый враг» 62 . Конечно, «инстинктивное чувство» не могло быть долгим, но пока в России, особенно в ее крупных городах, бурлил воинственный дух.

В Петербурге резервисты охотно шли на призывные участки, на заводах проходили патриотические митинги, после объявления указа о мобилизации в полночь 18 (31) июля по Невскому прошла 80-тысячная демонстрация с национальными флагами и портретами императора 63 . Естественно, особенно выделялись офицеры столичного гарнизона. По словам М. В. Родзянко, слух о возможной приостановке мобилизации вызвал у них «недружелюбное настроение к верхам власти» 64 . Не отставала и Первопрестольная, где настроения были также весьма боевыми. «Высочайший указ о мобилизации, – гласила передовица «Голоса Москвы» от 18 (31) июля, – встречен русским обществом с полным спокойствием и с сознанием неизбежности и логичности предпринятого шага. Но еще накануне мобилизации русское общество откликнулось рядом дружных манифестаций на создавшееся положение, и в этом исключительном по силе и единодушию подъеме залог того отношения, какое встретит в России война, если неизбежность ее сделается неустранимой» 65 .

20 июля (2 августа) 1914 г. в Зимнем дворце состоялся торжественный молебен в присутствии императора и членов императорской фамилии, высших военных и гражданских чинов, дипломатического корпуса 66 . Николай II вместе с семьей прибыл в Петербург на яхте «Александрия» 67 . Переход прошел почти в полном и напряженном молчании. Яхта стала у Николаевского моста, откуда императорская фамилия направилась на берег 68 . На набережной уже стояли тысячи людей – они приветствовали монарха 69 . В 11 часов император вышел к собравшимся во дворце высшим военным и гражданским чинам, чтобы сообщить им о начале войны 70 . «Хороший день, в особенности в смысле подъема духа… Подписал манифест об объявлении войны, – отмечал он в своем дневнике. – Из Малахитовой прошли в Николаевскую залу, посреди кот[рой] был прочитан маниф[ест] и затем отслужен молебен. Вся зала пела «Спаси, Господи» и «Многая лета». Сказал несколько слов. По возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа» 71 .

«Из Николаевского зала Государь вышел на балкон, выходящий на Александровскую площадь, – записал в своем дневнике великий князь Андрей Владимирович. – Вся она была заполнена народом, от дворца до зданий штабов. При появлении Государя все встали на колени» 72 . Более четверти миллиона человек собрались на площади перед Зимним дворцом, чтобы приветствовать Николая и Александру. По примеру Александра I император заявил, что война не будет окончена, пока хотя бы один неприятельский солдат останется на русской земле. Огромная толпа пела гимн 73 . Тысячи голосов кричали «Долой Германию!», «Да здравствует Россия!» и «Да здравствует царь!». «Когда я смотрел на людей около себя, которые кричали, – вспоминал стоявший на Дворцовой площади серб Миленко Вукичевич, – то не мог заметить ни на чьем лице фальши или притворства. Все искренно и одушевленно кричали… Тогда все желали победы над неприятелем. И можно сказать, что этим духом дышала вся Россия» 74 .

«Императорский выход после объявления войны и манифестации на площади Зимнего дворца, – вспоминал А. С. Лукомский, – отразили в себе воодушевление русского народа. Никто не может сказать, что народ сгоняли к Зимнему дворцу или что манифестацией руководила «полиция»; нет, чувствовалось, что все население сливается в одно целое и в общем порыве хочет броситься на врага, чтобы отстоять свою независимость» 75 . По окончании выхода императорская чета проследовала из дворца на набережную, откуда переехала на «Александрию», взявшую курс на Петергоф. Корабль провожали приветствия десятков тысяч людей 76 .

Воодушевлением первых дней войны прониклись и рабочие Северной столицы. Стачки, на которые особое внимание обращали не только германские дипломаты, прекратились 77 . «Война принесла в русскую нацию такую солидарность, которой здесь никогда не было раньше, – писал корреспондент «Таймс». – Никогда еще Россия не была столь едина. Забастовки в Петрограде исчезли за ночь, и казаки, которых ввели в город для того, чтобы сохранять порядок на Невском проспекте и в других публичных местах, внезапно стали объектом приветствий. Один из них, говорят, сказал своему товарищу: «Это правда, что все эти люди приветствуют нас, или мне это снится?» 78 . Через два с половиной года на Невском проспекте толпа будет приветствовать казаков, которые обстреляют наряды полиции и жандармов, и ликовать, громя символы монархии, но пока патриотические демонстрации в Северной столице России сменяли друг друга, ликующие толпы собирались у сербского и французского посольств, приветствуя союзников 79 .

Исключение поначалу представляла ситуация с посольством Великобритании. 1 августа 1914 г. «Таймс» выступила с рядом резких антивоенных публикаций: «Целью и результатом нашего вступления в эту войну будет обеспечение победы России и ее славянских союзников. Будет ли доминирующая славянская федерация, с единодержавно управляющимся населением, скажем, около 200 млн человек, с весьма рудиментарной цивилизацией, но сильно вооруженных для военной агрессии, менее угрожающим фактором в Европе, чем доминирующая Германия с ее 65 млн высоко цивилизованного населения, большей частью занятого торговлей и коммерцией? Последней войной, которую мы вели на континенте, была война, направленная на предупреждение роста России. Сейчас от нас просят воевать за его обеспечение. Сейчас единодушно признается, что наша последняя континентальная война – Крымская война – была чудовищной ошибкой и просчетом. Будет ли это вмешательство хоть сколько-нибудь мудрее или лучше по результатам?» 80 .

По английским университетским центрам прошли мирные демонстрации, в которых участвовали студенты и преподаватели, английские ученые приняли обращение: «Мы рассматриваем Германию как страну, идущую впереди по пути Искусства и Науки, и все мы учились и учимся у германских ученых. Война против Германии в интересах Сербии и России будет прегрешением против цивилизации. Если по причине обязательств чести мы будем, к несчастью, вовлечены в войну, патриотизм может замкнуть наши рты, но даже скрепив зубы, мы будем считать себя вправе протестовать против втягивания в борьбу с нацией, столь близкой к нашей собственной и с которой у нас так много общего» 81 . Против поддержки России в любой форме выступили и лейбористы, в Палате общин и на митинге на Трафальгарской площади. Резолюции митингов ученых и социалистов были также опубликованы в «Таймс» 82 . Неудивительно, что до объявления войны Великобританией ее посольству в России даже угрожала опасность разделить судьбу германского, но утром 5 августа Дж. Бьюкенен получил короткую телеграмму из Лондона: «Война – Германия – Действуйте». Ситуация резко разрядилась буквально за несколько часов 83 . 23 августа (5 сентября) представители России, Великобритании и Франции подписали в Лондоне соглашение о незаключении сепаратного мира в войне 84 . Антанта как союз завершила свое формирование.

Волнения происходили и в других крупных столицах Европы. «Утром 3 августа 1914 г. статс-секретарь фон Ягов, – вспоминал посол Франции в Германии Жюль Камбон, – пришел во французское посольство в Берлине сообщить мне, что Германия порвала с нами дипломатические сношения и что после полудня мне будут вручены мои паспорта. Мы были в моем кабинете. Окна его, выходившие на Парижскую площадь, были открыты. Толпы молодых людей непрерывно проходили по площади, распевая патриотические песни; то и дело раздавались враждебные возгласы в адрес Франции. Я указал статс-секретарю на эту возбужденную толпу и спросил его, когда положат конец этому шуму и будет ли полиция охранять посольство. Ягов заверил меня, что будет. Но не прошло и нескольких часов, как толпа, двинувшаяся к английскому посольству, камнями разбила там окна. Император послал одного из своих офицеров к моему коллеге сэру Эдварду Гошену, чтобы выразить ему сожаление, и я никогда не сомневался, что фон Ягов был глубоко потрясен этим инцидентом. Правительство, которому повиновались как нигде и никогда, оказалось не в состоянии сдержать народные страсти. Народ словно опьянел» 85 .

В Берлине было разгромлено не только британское, но и русское посольство, в Лондоне и Париже – германские. В какой-то степени это было естественно для столичного города с большой концентрацией образованных сословий, с огромным давлением прессы на общественное мнение. «С 1870 года, – вспоминал Д. Ллойд-Джордж, – не было ни одного года, когда французская армия менее боялась бы своего великого соперника» 86 . Раймонд Пуанкаре вспоминал об этих днях: «К счастью, в эту среду, 5 августа, вся страна следовала только одному лозунгу – доверие! Словно по мановению волшебного жезла во всей стране был осуществлен священный союз (union sacree), который я призвал из глубины своего сердца и окрестил в своем послании к парламенту. Германское объявление войны вызвало в нации великолепный порыв патриотизма. Никогда во всей своей истории Франция не была столь прекрасной, как в эти часы, свидетелями которых нам дано было быть» 87 .

Из окон солдатского вагона случайно попавшему туда молодому человеку эти дни казались не столь красивыми, как из президентского дворца: «Поезд шел медленно, останавливался на разъездах, дожидаясь встречных эшелонов. На станциях женщины провожали мобилизованных; многие плакали. Нам совали в вагон литровые бутылки с красным вином. Зуавы пили из горлышка, давали и мне. Все кружилось, вертелось. Солдаты храбрились. На многих вагонах было написано мелом: «Увеселительная прогулка в Берлин» 88 . Нечто подобное происходило и в Англии. Д. Ллойд-Джордж отмечал, как общественное мнение его страны отреагировало на первые дни войны: «Угроза вторжения немцев в Бельгию зажгла огнем войны весь народ от моря до моря» 89 .

Британский премьер-министр Г Асквит, глядя на ликующих жителей имперской столицы, отметил, что война или все, что ведет к войне, всегда было популярно среди лондонской толпы. При этом он процитировал фразу премьер-министра Р. Уолпула: «Now they were ringing their bells; in a few weeks they’ll be wringing their hands (Сегодня они бьют от радости в колокола, а через несколько недель будут заламывать руки от отчаяния)» 90 . Эти слова удивительно точно подходят к колебаниям, которые суждено было испытать и русским столицам. Подобные метания особенно характерны для безответственной общественности.

Патриотический подъем наблюдался и в провинции. «Россию охватил вихрь, – вспоминала дочь генерала М. В. Алексеева. – Молодое поколение ликовало: «Война, война!», как будто случилось что-то очень радостное. Патриотический подъем был колоссальный» 91 . Молодежь, и не думавшая ранее о военной карьере, вступала в армию. А. М. Василевский так описал изменения, произошедшие в среде его сверстников: «Но теперь, после объявления войны, меня обуревали патриотические чувства. Лозунги о защите отечества захватили меня. Поэтому я неожиданно для себя и для родных стал военным» 92 .

Эти настроения сыграли самую неожиданную роль в принятии решения по важнейшему вопросу. 29 июля (11 августа) 1914 г. Главное артиллерийское управление вышло в правительство с проектом об объявлении казенных заводов, работающих для обороны, на особом положении. Фактически это была программа мобилизации государственной промышленности: заводов, арсеналов, мастерских, причем не только Военного и Морского министерств, но и других ведомств, которые нужны армии и флоту. Предлагались меры по значительному ужесточению производственной дисциплины, запрещался переход на другое предприятие, вводилось тюремное заключение (от четырех месяцев до одного года четырех месяцев) за небрежность, неявку на работу или «дерзость». Проект был подписан начальником ГАУ генералом Д. Д. Кузьминым-Караваевым и В. А. Сухомлиновым. 3 (16) августа Совет министров утвердил документ, но одновременно признал его применение на практике несвоевременным. Правительство считало, что в атмосфере общего подъема патриотических чувств, в том числе и в рабочей среде, в этих мероприятиях не будет особой нужды 93 .

Рабочие Петербургского промышленного района в основном призывались в ряды 22-го армейского корпуса, дислоцированного в Финляндии. «К этому запасу, – вспоминал один из офицеров финляндских стрелков, – командиры полков сначала отнеслись недоверчиво, сомневаясь в его политической надежности, но на театре войны они оказались прекрасным элементом, и недоверие к ним быстро исчезло» 94 . Однако патриотические чувства испытывали не все. Часть революционеров, для которых подобные убеждения были равносильны орвелловскому «мыслепреступлению», старались любым путем избежать фронта. Наиболее оригинальным был большевик Ф. Ф. Ильин (партийный псевдоним Раскольников), который уклонился от призыва, поступив на курсы гардемаринов и благополучно сохранил себя там от германских снарядов и торпед вплоть до Февральской революции 95 .

Всеобщее воодушевление и успешная мобилизация – вот что нашел в Киеве в первые дни войны приехавший сюда из своего чигиринского имения П. Раевский. По предложению генерал-губернатора он, не будучи военнообязанным, возглавил отряд Красного Креста 96 . Спешивший в Москву из Севастополя великий князь Александр Михайлович задавал себе вопрос, глядя на это воодушевление: «И сколько еще продлится этот странный энтузиазм русских интеллигентов, которые вдруг сменили свою привычную философию пацифизма на идиотическую враждебность ко всему немецкому, включая оперы Вагнера и шницель по-венски?» 97 . Крупный город в России был одновременно центром концентрации патриотических и антигосударственных элементов. В то время как первые шли на фронт, вторые заваливали мобилизационные отделы и даже военного министра просьбами и ходатайствами об освобождении от службы или хотя бы об отсрочке.

«В первые же дни мобилизации у всех воинских начальников, на станциях железных дорог, по домам и лачугам стоял сплошной стон, и море слез провожало «героев»-солдат на войну, – вспоминал современник. – Врачи, все власти, имевшие всяческое знакомство, связи, протекция, взятки, все было использовано многими, чтобы только стать «белобилетниками» или пристроиться где-нибудь в более безопасных местах – в штабах, обозах» 98 . В августе 1914 г. для них образовалось убежище – Земский, а затем и Городской союзы 99 . «Патриотические манифестации и взрывы энтузиазма, – отмечал Ю. Н. Данилов, – являлись, по-видимому, лишь дешевым фасадом, за которым скрывалась невзрачная действительность» 100 . В отличие от образованных сословий, от горожан русское крестьянство шло на войну безропотно, по привычке. При этом оно не проявляло патриотического восторга от известия о войне.

Несколько смягчали эту реакцию государственные субсидии, которые выплачивались семьям призываемых. По закону от 25 июня 1912 г. в случае призыва рядовых и унтер-офицеров запаса и государственного ополчения пособиями обеспечивались их жены и дети (в любом случае), а также родители, братья и сестры, даже дед и бабушка, правда, в случае если призываемый был кормильцем. Все зависело от уровня цен на продукты. Ежемесячное пособие составлялось из расчета стоимости продовольственного пайка, в который входили следующие продукты: 27,2 кг муки, 4 кг круп, 4 кг соли, 400 гр. постного масла 101 . Таким образом, денежный размер пособий не был унифицирован, иногда сумма субсидий в одном уезде существенно отличалась от таковой в соседнем. Бывали случаи, когда они достигали от 30 до 45 рублей в месяц, что существенно превышало среднестатистический заработок крестьянина, и тогда женщины были даже довольны, что их мужей призвали в армию. За 1914–1915 гг. было выплачено около 442 300 тыс. рублей, а за 1915–1916 гг. – 760 млн, причем на долю сельского населения пришлось 77 % выплат. По подсчетам Н. А. Данилова, за счет этих выплат совокупный доход русского крестьянства превысил за первый год войны предвоенные показатели на 340 млн рублей, а за второй – на 585 млн. 102

«Каждый день молодецкие части, как на параде, шли на войну. Их провожало общее ликование и гордость», – вспоминал русский дипломат 103 . Ему вторил морской офицер, спешивший на место службы: «Один эшелон вез на фронт гвардейский казачий полк. Казаки шумно радовались, по вагонам звучали гармони, слышались удалые песни. Затем мимо нас прошел эшелон с гусарами, где также царило необычное веселье. Все с восторгом шли на смерть» 104 . Теми же словами описывает эти дни ехавший на фронт военный врач: «Из полутемных теплушек несется звон балалайки, топот камаринского взрывы хохота, и разжигающей искрой перекатывается из вагона в вагон ядреная солдатская ругань. Встречные эшелоны обмениваются надрывными «ура», и кажется, будто вся Россия шумно и радостно вскипела волнами вооруженных, немытых и распоясанных мужиков и на всех парах несется навстречу безумному водовороту войны» 105 . Стенли Вошборн, специальный военный корреспондент «Таймс», с восторгом писал об увиденном: «Действительно, если бы враг мог провести хотя бы день в Петрограде или в любом другом русском городе, он ужаснулся бы начавшемуся приливу (русского патриотизма. – А. О.)» 106 .

«Нельзя сказать, чтобы война застала нас врасплох: начиная с весны 1911 г. и до начала нынешней войны, – отмечал командир 16-го армейского корпуса генерал П. А. Гейсман, – мы все время продолжали усиленно готовиться к войне во всех отношениях. «Поверочных» мобилизаций производилось очень много (весной и осенью), причем мобилизовывались не только перволинейные, но и второлинейные части; по временам проводились и «опытные» мобилизации с призывом запасных и т. д.» 107 . Однако уже в начале настоящей мобилизации проявились признаки будущих проблем. Прежде всего унтер-офицеры срочной службы, находившиеся в запасе, не были взяты на особый учет и шли на пополнение частей в качестве рядовых 108 . Это происходило даже в столице, где формировались гвардейские части 109 . Преображенский полк, например, в результате получил по 20–30 унтер-офицеров на роту, причем пришедшие из запаса ранее служили в полку и были, таким образом, прочно связаны с его традициями 110 . Та же самая картина наблюдалась и в провинции.

«В полку все обстояло благополучно, – вспоминал первые дни мобилизации М. Д. Бонч-Бруевич. – Единственное, что казалось мне огорчительным и чего исправить я не мог, это было обилие среди призванных запасных фельдфебелей, старших и младших унтер-офицеров прежних сроков службы, превратившихся здесь, в моем полку, в рядовых солдат. Внезапно образовавшийся в полку избыток младшего командного состава, приятный мне как командиру части, раздражал меня как генштабиста, привыкшего мыслить более широкими категориями. Я огорченно подумал о том, что правильнее было бы всех этих излишних в полку фельдфебелей и унтеров отправить в специальные школы и превратить в прапорщиков. Будущее показало, что мои размышления были правильны: вскоре прапорщиков начали во множестве фабриковать, но только на основе подходящего образовательного ценза» 111 .

Мобилизация шла успешно в смысле удачной организации массового призыва резервистов. Безусловно, никогда ранее перед руководством армии не стояла столь масштабная и сложная задача. Тревогу должно было вызвать то, что с самого начала в ее решении присутствовали элементы импровизации и досадных просчетов. Все было подчинено одной задаче – не потерять время. Не было проявлено бережного отношения к кадрам. При предвоенном расчете на 5–6 месяцев активных военных действий такие «мелочи» не имели значения. Н. Н. Головин отметил даже такой случай, когда при мобилизации в строю одной из рот рядовыми стояло восемнадцать (!) унтер-офицеров: «Каждый, хотя немного знающий быт русской армии, понимает, что всякий прибывший из запаса унтер-офицер должен был бы расцениваться на вес золота. Все эти люди, столь нужные именно для нашей армии с ее малокультурным солдатским составом, были выбиты в первых же боях» 112 .

А. И. Деникин вспоминал о том, что многие полки Юго-Западного фронта выступили в поход, имея в ротах по 5–6 офицеров и до 50 % запасных унтер-офицеров в качестве рядовых 113: «И все-таки, и все-таки мобилизация прошла по всей огромной России вполне удовлетворительно, и сосредоточение войск закончено было в установленные сроки» 114 . Золотой запас армии уходил на фронт в качестве рядовых, в то время как уже тогда он был необходим для поддержания порядка в тылу. Впрочем, об этом мало кто думал в эти дни. Ведь война должна была быть краткосрочной и победоносной. Практически все были уверены, что уходят в поход, который продлится несколько месяцев. По общему убеждению, война должна была закончиться к Рождеству 115 .

Армия рвалась на фронт, многие опасались не успеть. «Настроение у нас было праздничное, – вспоминал о своем движении к границам Восточной Пруссии из Тифлиса в августе 1914 г. младший офицер 13-го лейб-гренадерского Эриванского полка, – все были уверены в победе и даже скажу больше, наиболее ретивые из нас боялись опоздать к решительному сражению, так как всем было хорошо вдолблено нашими военными авторитетами, что современная война должна быть молниеносной и решительной по своим результатам. Я лично верил этой теории и выступил на войну налегке, не запасшись абсолютно теплой одеждой и хорошей походной обувью, столь важной для пехотинца» 116 .

Война позволила решить вопрос, к которому несколько раз приступали еще до ее начала. В 1913 г. в очередной раз планировали запретить продажу водки (император крайне негативно относился к «пьяному бюджету», то есть к продаже водки казной, что, по его мнению, приучало крестьян к алкоголизму и разоряло их), однако против этой идеи энергично выступил министр финансов В. Н. Коковцов, не находивший в продаже алкоголя ничего предосудительного 117 . На сколько-нибудь решительные меры в отношении этого зла перед войной правительство пойти так и не решилось. Тем не менее необходимость самой борьбы была признана на самом высоком уровне. Уже в апреле 1914 г. П. Л. Барк представил Думе программу борьбы с пьянством 118 .

А в первые дни войны ситуация изменилась. На основании Устава о воинской повинности 1912 г. в период мобилизации предполагалось прекращение торговли вином и водкой 119 . Не везде выполнение этого требования прошло без эксцессов. 6 (19) июля в Баку из Петербурга направился товарищ министра внутренних дел Свиты генерал-майор В. Ф. Джунковский 120 . Поездка была вызвана забастовкой рабочих нефтяных промыслов, но к 16 (29) июля она пошла на спад – нефтепромышленники приняли предложения генерала 121 . С началом мобилизации он поспешил назад. Возвращаясь в столицу, он проехал в эти дни по всему югу России и стал свидетелем беспорядков в районе Владикавказа, вызванных тем, что запасные осаждали и иногда громили винные лавки 122 . Часто мобилизованные являлись на призывные пункты с изрядным запасом спиртного и в первые часы по прибытии в части вели себя вызывающе. «Всю ночь по лагерю неслись пьяные песни, – вспоминал прибытие в Тулу призывных современник. – Зато утром наступила реакция: отрезвевших запасных одели в военное обмундирование, превратив таким образом в солдат – и стали они тише воды, ниже травы» 123 .

Иногда беспорядки заканчивались не столь простым способом. В Армавире волнения среди запасных Кавказской кавалерийской дивизии закончились даже убийством офицера 124 . Были заминки в ходе мобилизации на Волге и в некоторых районах Сибири. В г. Барнауле Томской губернии, в Пермской, Орловской, Могилевской губерниях волнения среди призываемых, по большей части связанные с прекращением винной торговли, приобрели большой размах 125 . Правда, вскоре эти локальные неурядицы (на южном направлении, начиная от Ростова-на-Дону, по словам В. Ф. Джунковского, царил образцовый порядок) были преодолены. В Баку прекратилась забастовка. Он вспоминал: «По мере приближения к Петербургу мое волнение росло, 26-го я был в Москве, провел несколько часов и был свидетелем того благодушного подъема и бодрости духа, охвативших все слои населения. Работа кипела, чувствовался могучий порыв энтузиазма» 126 .

Еще 13 (26) июля 1914 г. военный министр обратился к министру финансов с просьбой о повсеместном запрещении винной торговли до окончания стратегического сосредоточения войск на границе. 4 (17) августа 1914 г., находясь в Москве, Николай II, сославшись на просьбы крестьян остановить торговлю вином, принял решение обсудить вопрос о закрытии винных лавок в Совете министров. На заседании Совета министров 9 (22) августа просьба военного министра была удовлетворена, особенно активно выступал в ее поддержку министр внутренних дел. В результате последовал высочайший запрет на торговлю вином и водкой на время всей мобилизации. 22 августа (4 сентября) запрет был продлен на все время военных действий. 8 (21) октября в ответ на всеподданнейший адрес Всероссийского союза христиан-трезвенников император заявил о своем решении сделать временный запрет на продажу казенного алкоголя постоянным 127 .

Впрочем, наибольшая опасность при проведении мобилизации заключалась не в волнениях и не в запрете на продажу спиртного, а в разнице между запасными, недавно вернувшимися из строя, и теми из них, кто успел уже отвыкнуть от армейской дисциплины. «Первые были солдаты как солдаты, – вспоминал М. Д. Бонч-Бруевич, – тянулись не только перед каждым субалтерн-офицером и фельдфебелем, но готовы были стать во фронт перед любым унтер-офицером… Не действовал на такого «нижнего чина» и длительный отрыв от армии. Запасные первого типа на второй день после появления в казармах ничем не отличались от кадровых солдат. Зато запасные из участников Русско-японской войны, едва прибыв в полк, начали проявлять всевозможные претензии; держались вызывающе, на офицеров глядели враждебно, фельдфебеля, как «шкуру», презирали и даже передо мной, командиром полка, вели себя независимо и, скорее, развязно» 128 . Это была проблема, которая не приобрела еще опасных масштабов, но при невнимании к кадрам армии, при отсутствии политического и идейного единства внутри страны вполне могла стать серьезной опасностью.

В первые дни войны единство страны казалось прочным. Спешивший в Петербург на место службы В. Г Федоров еще надеялся, что войны удастся избежать: «Но уже в Москве я почувствовал, что надежды мои не оправдываются. Я видел на улицах войска, спешно возвращающиеся из лагерей в казармы. Части шли по городу походным порядком, запыленные и усталые. Говорили, что войска возвращены из лагерей ввиду ожидавшейся мобилизации. В тот же вечер в Москве на Лубянской площади начались патриотические манифестации. Экстренные выпуски газет разбирались нарасхват. Понемногу всеми овладело тревожное, лихорадочное состояние» 129 . Британский вице-консул в Москве вспоминал эти дни: «Среди буржуазии был тот же энтузиазм. Жены богатых купцов соревновались друг с другом в денежных пожертвованиях на госпитали. Проходили гала-представления в пользу Красного Креста в государственных театрах. Царила оргия национального гимна. Каждый вечер в опере и балете публика, охваченная экзальтированным патриотизмом, стоя слушала, как императорский оркестр исполнял национальные гимны России, Англии, Франции и Бельгии… Если в это время и были пессимисты, их голос не раздавался публично. Революция казалась невозможной даже в отдаленном будущем, хотя с первого дня войны каждый либерально настроенный русский надеялся, что победа принесет с собой конституционные реформы» 130 .

Двадцатитрехлетний студент-филолог Московского университета Дмитрий Фурманов был, очевидно, среди пессимистов. В своем дневнике он отметил, как либеральные ожидания проявлялись на улицах Москвы. Эти настроения, правда, еще не были организационно оформлены: «Был я в этой грандиозной манифестации Москвы 17 июля в день объявления мобилизации. Скверное у меня осталось впечатление. Подъем духа у некоторых, может, и очень большой, чувство, может, искреннее, глубокое и неудержимое – но в большинстве что-то тут фальшивое, деланное. Видно, что многие идут из любви к шуму и толкотне, нравится эта бесконтрольная свобода – хоть на миг, да и я делаю, что хочу, – так и звучит в каждом слове. И скверно особенно то, что главари, эти закрикивалы, выглядывают то дурачками, то нахалами. «Долой Австрию!» – и крикнет какая-нибудь бесшабашная голова, и многоголосое «ура» покроет его призыв, а между тем – ни чувства, ни искреннего сочувствия» 131 .

«Потенциально война развязывала руки правительству в отношении внутреннего врага, – отмечает современный исследователь. – Социалистическое и радикально-либеральные движения уже самим фактом начала войны и неизбежного ужесточения административного произвола ставились на грань внутреннего кризиса. Вместе с тем положение в один день приняло отчетливые очертания, что облегчало либералам возможность сориентироваться и занять свое место в новой политической обстановке. Однако их позиция не была столь определенной, как это обычно принято изображать в историографии. Прежде всего, далеко не вся либеральная оппозиция испытывала тот «патриотический угар», в котором ее уличали отечественные историки» 132 .

Таково было настроение этих дней. Даже варшавская пресса обратилась с призывом к полякам выступить на защиту славянства. Эти призывы не прошли бесследно. Корреспондент «Таймс» отмечал: «Когда Россия начала войну, сердца всего польского народа воспламенились в порыве в ее поддержку» 133 . До войны при планировании мобилизации в Польше считалось, что 20 % призываемых из польского населения уклонятся от мобилизации, русские власти, по словам Я. Г Жилинского, «готовились к случайностям и выступлениям». Опасения не были беспочвенными. Губернии с польским населением в 1905–1907 гг. прочно занимали первое место по неявке призываемых без уважительной причины 134 . Однако случайностей и выступлений не последовало. На самом деле, являлись не только подлежащие призыву, но и добровольцы 135 . В Варшаве они с пением военных песен и под русскими флагами шли на призывные пункты под приветствия горожан 136 .

Так же было и в весьма неспокойном в 1905–1907 гг. Закавказье. Возвышенное настроение царило и в административной столице Кавказского наместничества – Тифлисе. По его улицам следовали патриотические манифестации 137 . Многие военные и здесь не ожидали такой реакции общества. «18 июля, около 12 часов дня, придя на Эриванскую площадь, – вспоминал генерал Ф. И. Назарбеков, – я был поражен громадным стечением народа. Первого встречного спросил о причине многолюдности народа, он мне ответил, что идет молебствие по случаю объявления войны Германией. Вышло, что я жестоко ошибся в своих предположениях. Настроение жителей было очень приподнятое. Очевидец войн 1877 и 1904 гг., я ничего подобного не видел. Всюду ежедневно были манифестации из самых разных слоев населения. Они дефилировали перед дворцом наместника и выражали готовность все сделать для успеха этой навязанной нам войны» 138 .

Никаких проблем не возникло и в Финляндии, хотя по опыту революции 1905–1907 гг. здесь постоянно готовились к возможным осложнениям, которые сделают необходимым использование войск для восстановления порядка 139 . Как отмечал офицер Генерального штаба: «В настроении финляндцев мы не были вполне уверены. Еще так недавно, в 1906 г., во многих местах были антирусские беспорядки. Когда весной 1914 г. командировался в Западную Финляндию ряд рот различных полков на формирование новой 4-й Финляндской стрелковой бригады, то принимались даже меры на случай враждебных демонстраций или бойкота со стороны местных жителей. Правда, эти меры оказались излишними: жители-финны не только не бойкотировали русских, но даже устроили в некоторых местах чествования наших офицеров; в отношении солдат тоже проявлялось очень много внимания» 140 . Мобилизация протекала без каких-либо помех.

Старший адъютант той самой 4-й бригады, штаб которой располагался в Таммерфорсе (Тампере), вспоминал: «Местное население проявляло по отношению к нам полную лояльность и корректность» 141 . Опасения командования 22-го корпуса, расквартированного в Великом княжестве, что в случае войны местная оппозиция организует стачки и парализует мобилизацию этого подразделения, также не подтвердились. Финское население было настроено дружелюбно к русским частям, железная дорога и связь работали прекрасно. За все дни мобилизации в Финляндии произошло всего одно опоздание поезда на 10 минут, все остальные двигались точно по графику 142 . Когда германские подданные следовали по главной улице Гельсингфорса – Эспланаде к гавани для депортации в Швецию, финская толпа начала избивать их, и для охраны немцев пришлось даже вызвать роту 2-го Финляндского полка 143 .

4 (17) августа в Первопрестольную приехал Николай II. На следующий день в старых залах Большого Кремлевского дворца состоялся высочайший выход. К императору с приветственными речами обратились предводитель губернского дворянства, исполняющий должность городского головы и председатель Московского губернского земства 144 . Затем в Кремле прошел торжественный молебен, омрачившийся небольшим, но весьма примечательным инцидентом. На Кремлевской площади собрались несколько тысяч человек. По пути движения Николая II на коленях стоял старик крестьянин, пытавшийся подать бумагу на высочайшее имя, однако толпа на глазах императора буквально смяла его. Присутствовавшая при этом англичанка вспоминала: «Император, безусловно, видел это, но не подал знака. Спокойно, твердым шагом, он продолжил свой путь» 145 .

Очевидно, преисполненный сознанием торжественности минуты, Николай II не счел возможным обращать внимание на подобные «мелочи». Четыре дня прошло в бесконечных парадах, празднованиях и заверениях в лояльности трону от представителей всех слоев населения: «Вся Москва, все население вышло на улицу, сотни тысяч народа заполняли весь путь следования Государя, все как бы единым сердцем встречали царя, взволнованные, готовые на всякие жертвы, лишь бы помочь царю победить врага» 146 .

«Мобилизация шла прекрасно и число призванных по сравнению с частичной мобилизацией 1904 года вызвало всеобщее удивление», – вспоминал А. Нокс 147 . «Народ наш оказался законопослушным, – отмечал Ю. Н. Данилов, – и на призыв явилось до 96 процентов призванных. Более, чем по расчетам мирного времени ожидалось» 148 . Действительно, явка запасных повсюду превзошла все ожидания, прогноз 20 % недобора нигде не оправдался 149 . Заставший мобилизацию в Твери Вл. И. Гурко отмечал: «Мобилизация проводилась в абсолютном порядке… Войсковые эшелоны загружались в образцовом порядке» 150 . Находившийся в деревне под Рыбинском Н. В. Савич наблюдал такую же картину: «Мобилизация прошла гладко, как хорошо налаженный часовой механизм. Население явилось послушно на сборные пункты» 151 . Теми же словами описывает ее командир Гвардейского корпуса В. М. Безобразов: «Мобилизация проходила быстро и в отменном порядке» 152 .

Вернувшийся из Швейцарии в Киев в первый день мобилизации командир 9-го армейского корпуса Д. Г Щербачев был доволен картиной, которую он там застал: «Подъем всюду был необычайный, мобилизация шла безукоризненно» 153 . Забастовки прекратились, сопротивления мобилизации не оказывалось. На призывные пункты явилось большое количество добровольцев: «Шли льготные, шли забракованные, шли освобожденные по возрасту и т. д.» 154 . Мобилизованных провожали с цветами, только после ухода поездов толпы родственников, сопровождаемые жандармами, расходились в молчании 155 .

Мобилизация, как и сосредоточение, шла в полном порядке, в соответствии с предвоенными планами, это признавал даже такой последовательный критик В. А. Сухомлинова, как генерал Н. Н. Головин: «Русские железные дороги блестяще выполнили работу по мобилизации армии и сосредоточению ее на театре военных действий. Не только тысячи эшелонов и команд своевременно прибыли к местам назначения, но в период сосредоточения по требованию Ставки и штабов фронтов в связи с начавшимся наступлением противника перевозки других были ускорены, что для сибирских войск достигало трех-четырех суток. Эти перевозки с отступлением от планов были выполнены без замешательства и в некоторых случаях оказали серьезное влияние на ход военных действий. Работа железных дорог только по сосредоточению войск выразилась в перевозке более 3500 эшелонов» 156 .

В августе 1914 г. 214 200 вагонов, 47,7 % вагонного парка, было выделено для воинских перевозок. Эта цифра постепенно сокращалась, достигнув к декабрю 1914 г. 105 тыс. вагонов. К 1 (14) сентября 1914 г. для военных перевозок было задействовано 50 % вагонов 1-го и 2-го классов и до 15 % 3-го и 4-го классов. Так как для сбора порожняка требовалось время, то большинство железных дорог достигло максимальной пропускной способности через восемь (21 дорога) и двенадцать (32 дороги) дней после объявления мобилизации. Некоторые трудности наблюдались только на Сибирской железной дороге, где пришлось увеличить движение с запланированных восьми пар воинских поездов до тринадцати. С этой задачей дорога справилась, более того, в сентябре там установилось регулярное движение в 16 пар поездов 157 .

«По окончании перевозок по сосредоточению, – вспоминал генерал С. А. Ронжин, – в приказе по армии был отмечен выдающийся успех, с которым они были выполнены, и поистине работа наших железных дорог в начальный период войны 1914 года будет всегда одной из блестящих страниц их истории» 158 . Руководитель мобилизационного отдела ГУГШ А. С. Лукомский получил единственную в истории русской армии награду – орден Св. Владимира 4-й степени на георгиевской ленте, «Владимир Георгиевич», как сразу же окрестили его острословы 159 .

Итак, мобилизация была в целом успешной, но при этом нельзя не признать, что в самом механизме, который должен был предоставить армию на краткосрочную войну, имелся недостаток. В. А. Сухомлинов с гордостью вспоминал о мобилизованной армии: «Это были войска, верные долгу и присяге. Те 4 1 / миллиона, которые стали под ружье при объявлении мобилизации в 1914 году и свое назначение выполнили честно, «не щадя живота своего», – почти все выбыли из строя ко времени революции» 160 . Однако у первоочередных частей зачастую не было полноценной замены. Формировавший в Самаре 83-ю пехотную дивизию из скрытых кадров ушедшей на фронт 48-й пехотной дивизии генерал-майор К. Л. Гильчевский отмечал: «Первоочередные полки очень мало позаботились о своих скрытых кадрах. Они считали мобилизацию их второстепенным делом и, мобилизуя себя, взяли все лучшее из кадрового состава, оружия, снаряжения и прочего. Контингент запасных состоял из пожилых солдат, бывших даже в японской войне. Настроение было небоевое. Воинский порядок соблюдался слабо. Большинство офицеров относились к своим безучастно» 161 .

Все это ослабляло русскую армию, боеспособность подобного рода частей напрямую зависела от количества работавших кадровых офицеров. Однако в начале войны даже второочередные части довольно скоро приобретали вполне приличные формы. Германский военный историк описывает эту армию почти теми же словами, что и русский военный министр: «Начало войны 1914 года застало русскую армию вполне боеспособной и внутренне прочной. Более 80 % солдатского состава было из крестьян, отношение солдат к офицерам характеризовалось патриархальной простотой и доверием. Это изменилось лишь тогда, когда в результате затянувшейся войны выбиты были почти целиком офицеры и унтер-офицеры мирного времени и кадровый состав солдат» 162 . В этих словах содержится немало истины, как, впрочем, и в следующей оценке, данной генералом М. Гофманом: «Жесткий критицизм относительно военных усилий России, широко распространенный в Англии и в военных кругах, не оправдан. Русская армия сделала то, что она могла сделать. То, что она плохо управлялась и поэтому несла поражения, было результатом отсутствия настоящего великого лидера» 163 .

Те, кто претендовал на эту роль, не прошел испытания на полях военных и, может быть, еще более политических сражений. Начиналась Первая мировая война, последняя для императорской России, в которой в ее высшем военном командовании проявятся все противоречия межвоенного периода: между сторонниками великого князя Николая Николаевича (младшего) и военного министра В. А. Сухомлинова, между теми, кто отстаивал австрийское или германское направление главного удара. В проигрыше от этих конфликтов, все более и более выходивших за пределы военной элиты, последовательно окажутся идея удара по Проливам, корпоративная замкнутость офицеров Генерального штаба, император Николай II и, наконец, политическая стабильность России.

Первая мировая война является одной из величайших трагедией истории мира . Миллионы жертв, погибших в результате геополитических игр сильных мира сего. Эта война не имеет ярко выраженных победителей. Полностью изменилась политическая карта, рухнули четыре империи, кроме того, сместился центр влияния к Американскому континенту.

Вконтакте

Политическая ситуация перед конфликтом

На карте мира существовало пять империй: Российская империя, Британская империя, Германская империя, Австро-Венгерская и Османская, а также такие сверхдержавы, как Франция, Италия, Япония, пытались занять своё место в мировой геополитике.

Чтобы укрепить свои позиции, государства пытались объединяться в союзы .

Самыми мощными были Тройственный союз, куда входили центральные державы — Германская, Австро-Венгерская империя, Италия, а также Антанта: Россия, Великобритания, Франция.

Предпосылки и цели первой мировой войны

Главные предпосылки и цели:

Альянсы. По договорам, если какой-то из стран союза объявили войну, то другие должны стать на их сторону. За этим тянется цепочка вовлечений государств в войну. Именно так произошло, как началась первая мировая война.
Колонии. Державы, которые не имели колоний или имели их недостаточно, стремились восполнить этот пробел, а колонии стремились освободиться.
Национализм. Каждая держава считала себя уникальной и самой могущественной. Многие империи претендовали на мировое господство .
Гонка вооружений. Своё могущество нужно было подкреплять военной мощью, поэтому экономики крупных держав работали на оборонную сферу промышленности.
Империализм. Каждая империя если не расширяется, то разрушается. Их тогда было пять. Каждая стремилась расширить границы за счет более слабых государств, сателлитов и колоний. Особенно к этому стремилась молодая Германская империя, образовавшаяся после франко-прусской войны.
Теракт. Это событие стало поводом к мировому конфликту. Австро-венгерская империя аннексировала Боснию и Герцеговину. Наследник престола, принц Франц Фердинанд с супругой Софией прибыли на приобретенную территорию — Сараево. Там было совершено покушение со смертельным исходом боснийским сербом Гаврилой Принципом. Из-за убийства принца Австро-Венгрия объявила войну Сербии, что потянуло за собой цепочку конфликтов.

Если говорить о первой мировой войне кратко, президент США Томас Вудро Вильсон считал, что она началась не по какой-то причине, а совокупно по всем сразу.

Важно! Гаврило Принцип был арестован, но смертную казнь к нему не могли применить, поскольку ему не было 20 лет. Террориста приговорили к двадцати годам лишения свободы, но он через четыре года умер от туберкулеза.

Когда началась первая мировая

Австро-Венгрия поставила Сербии ультиматум, чтобы та провела чистку во всех органах власти и армии, устранила лица с антиавстрийскими убеждениями, арестовала участников террористических организаций, кроме того, допустила австрийскую полицию на территорию Сербии для проведения расследования.

Чтобы выполнить ультиматум, было дано двое суток. Сербия согласилась со всем кроме допуска австрийской полиции.

28 июля, под предлогом невыполнения ультиматума, Австро-венгерская империя объявляет войну Сербии . С этой даты официально отсчитывают время, когда началась первая мировая.

Российская империя всегда поддерживала Сербию, потому начала мобилизацию. 31 июля Германия поставила ультиматум о прекращении мобилизации, на выполнение дала 12 часов. Ответ объявила, что мобилизация проходит исключительно против Австро-Венгрии. Несмотря на то, что правил Германской империей Вильгельм, родственник Николая императора Российской империи, 1-го августа 1914 года Германия объявляет Российской империи войну . Тогда же Германия заключает союз с Османской империей.

После вторжения Германии в нейтральную Бельгию, Британия не стала придерживаться нейтралитета, объявив войну германцам. 6 августа России объявляет войну Австро-Венгрия . Италия придерживается нейтралитета. 12 августа Австро-Венгрия начинает воевать с Британией и Францией. Япония выступает 23 августа против Германии. Далее по цепочке вовлекаются в войну всё новые государства, одно за другим, по всему миру. Соединенные Штаты Америки вступают только 7 декабря 1917 года.

Важно! Англия впервые применила боевые машины на гусеничном ходу, ныне известные как танк во время первой мировой войны. Слово «танк» означает цистерна. Так английская разведка пыталась замаскировать переброску техники под видом цистерн с ГСМ. Впоследствии такое название закрепилось за боевыми машинами.

Основные события первой мировой войны и роль России в конфликте

Основные баталии разворачиваются на западном фронте, по направлению Бельгии и Франции, а также Восточном — со стороны России. С вступлением Османской империи начался новый виток действий на восточном направлении.

Хронология участия России в первой мировой войне:

Восточно-Прусская операция. Армия России пересекла границу Восточной Пруссии по направлению к Кёнигсбергу. 1-я армия с востока, 2-я — с запада от Мазурских озёр. Первые бои русские выиграли, но неправильно оценили обстановку, что привело к дальнейшему поражению. Большое число солдат стали пленными, много погибло, поэтому пришлось отступать с боями .
Галицкая операция. Огромная по масштабу битва. Здесь было задействовано пять армий. Линия фронта ориентировалась ко Львову, она составляла 500 км. Позже фронт разбился на отдельные позиционные сражения. Затем началось стремительное наступление российской армии на Австро-Венгрию, её войска были отодвинуты.
Варшавский выступ. После ряда успешных операций с разных сторон линия фронта стала кривой. Много сил было брошено на её выравнивание . Город Лодзь попеременно занимала то одна, то другая сторона. Германия начала наступление на Варшаву, но оно оказалось безуспешным. Хотя немцам не удалось захватить Варшаву и Лодзь, однако наступление русских было сорвано. Действия России заставили Германию воевать на два фронта, благодаря чему было сорвано масштабное наступление на Францию.
Вступление Японии на сторону Антанты. Япония потребовала Германию вывести свои войска из Китая, после отказа объявила начало военных действий, приняв сторону стран Антанты. Это важное событие для России, поскольку теперь не стоило беспокоиться об угрозе с Азии, к тому же японцы помогали провиантом.
Вступление Османской империи на сторону Тройственного союза. Османская империя долго колебалась, но всё-таки приняла сторону Тройственного союза. Первым актом её агрессии были атаки на Одессу, Севастополь, Феодосию. После чего 15 ноября Россия объявила войну Турции.
Августовская операция. Проходила зимой 1915 года, а название получила от города Августов. Здесь русские не устояли, им пришлось отступить к новым позициям.
Карпатская операция. С обеих сторон были попытки перейти горы Карпаты, но русским не удалось это сделать.
Горлицкий прорыв. Армия немцев и австрийцев сосредоточила силы близ Горлицы, по направлению ко Львову. 2 мая было осуществлено наступление, в результате которого Германия смогла занять Горлицу, Келецкую и Радомскую губернию, Броды, Тернополь, Буковину. Второй волной германцам удалось отбить Варшаву, Гродно, Брест-Литовск. Кроме того, удалось занять Митавой и Курляндию. Но у берегов Риги немцы потерпели поражение. Южнее продолжалось наступление Австро-германских войск, там был занят Луцк, Владимир-Волынский, Ковель, Пинск. К концу 1915 года линия фронта стабилизировалась. Германия основные силы кинула по направлению Сербии и Италии. В результате больших неудач на фронте «полетели головы» командующих армией. Император Николай ІІ, взял на себя не только управление Россией, но и непосредственно командование армией.
Брусиловский прорыв. Операция названа именем командующего А.А. Брусилова, который выиграл этот бой. Как результат прорыва (22 мая 1916 года) немцы потерпели поражение, им пришлось отступить с огромными потерями, оставив Буковину и Галицию.
Внутренний конфликт. Центральные державы стали значительно истощаться от ведения войны. Антанта с союзниками выглядела более выгодно. Россия в то время была на стороне победителей. Она вложила для этого много сил и человеческих жизней, но стать победителем не смогла из-за внутреннего конфликта. В стране произошла , из-за которой император Николай ІІ отрекся от престола. К власти пришло Временное правительство, затем большевики. Чтобы удержаться у власти, они вывели Россию из театра боевых действий, заключив мир с центральными государствами. Этот акт известен как Брестский договор.
Внутренний конфликт Германской империи. 9 ноября 1918 года произошла революция , результатом которой было отречение от престола кайзера Вильгельма ІІ. Также образовалась Веймарская республика.
Версальский договор. Между странами победителями и Германией 10 января 1920 года был заключен Версальский договор. Официально закончилась первая мировая война.
Лига наций. Первая ассамблея Лиги наций состоялась 15 ноября 1919 года.

Внимание! Полевой почтальон носил пышные усы, но во время газовой атаки усы помешали ему плотно надеть противогаз, из-за этого почтальон получил сильное отравление. Пришлось сделать маленькие усики, чтобы не мешали одевать противогаз. Почтальона звали .

Последствия и итоги первой мировой войны для России

Итоги войны для России:

За шаг от победы страна заключила мир, лишившись всех привилегий , как победителя.
Российская империя прекратила своё существование.
Страна добровольно отказалась от больших территорий.
Обязалась выплатить контрибуцию золотом и продуктами.
Наладить государственную машину ещё долго не удавалось из-за внутреннего конфликта.

Глобальные последствия конфликта

На мировой арене произошли необратимые последствия, причиной которых стала первая мировая война:

Территория. 34 из 59 государств были задействованы в театре военных действий. Это более 90 % территории Земли.
Человеческие жертвы. Каждую минуту погибало 4 солдата, а 9 получали ранения. Всего около 10 млн. солдат; 5 млн. мирного населения, 6 млн. умерли от эпидемий, разгоревшихся после конфликта. Россия в первой мировой войне потеряла 1,7 млн. солдат.
Разрушения. Значительная часть территорий, где велись боевые действия, были разрушены.
Кардинальные изменения в политической ситуации.
Экономика. Европа потеряла треть золотовалютных запасов, что привело к сложной экономической ситуации практически всех государств, кроме Японии и США.

Итоги вооруженного конфликта:

Российская, Австро-Венгерская, Османская и Германская империи перестали существовать.
Европейские державы лишились своих колоний.
На карте мира появились такие государства, как: Югославия, Польша, Чехословакия, Эстония, Литва, Латвия, Финляндия, Австрия, Венгрия.
Лидером мировой экономики стали Соединенные Штаты Америки.
Во многих странах распространился коммунизм.

Роль России в 1й мировой войне

Итоги первой мировой войны для России

Вывод

Россия в первую мировую войну 1914 – 1918 гг. имела победы и поражения. Когда закончилась первая мировая, основное поражение она получила не от внешнего врага, от самой себя, внутреннего конфликта, который положил конец империи. Кто выиграл конфликт — непонятно. Хотя Антанта с союзниками считается победителем, но их экономическое состояние было плачевно. Они не успели восстановиться, даже до начала следующего конфликта.

Для сохранения мира и консенсуса между всеми государствами, была организована Лига наций. Она играла роль международного парламента. Интересно, что США инициировали её создание, но сами отказались от членства в организации. Как показала история, стала продолжением первой, а также реваншем держав, обиженных результатами Версальского договора. Лига наций здесь показала себя абсолютно неэффективным и бесполезным органом.

Олег Айрапетов

Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914. Начало

Вступление

Первая мировая война – одно из ключевых событий истории XX столетия. «Длинный XIX век», начавшийся Великой Французской революцией в 1789 г., подошел к концу в 1914 г. под радостные крики европейцев, которые слишком долго жили в мире. Последними крупными конфликтами в Европе были Франко-прусская война 1870–1871 гг. и Русско-турецкая война 1877–1878 гг. Столкновения на Балканах тогда еще не считались собственно «европейскими», но уже оказывали мощное влияние на противостояние великих держав в Европе и Азии. 1878 г. не в меньшей степени, чем 1871 г., вызвал к жизни процессы, приведшие в конечном итоге к 1914 г.

Франко-германский антагонизм, последовавший за подписанием Франкфуртского мира 1871 г., лишившего Францию Эльзаса, Лотарингии и 5 млрд золотых франков, уплаченных Берлину в качестве контрибуции, а также русско-австрийский антагонизм на Балканах, ставший особенно зримым после Берлинского конгресса 1878 г. и оккупации Боснии и Герцеговины Дунайской монархией в 1878 г., – все это стало основой германо-австрийского союза 1879 г., направленного против России и Франции. В 1882 г. к нему присоединилась Италия, недовольная захватом французами в 1881 г. Туниса, на который Рим имел собственные виды. Возник Тройственный союз. В 1883 г. через союз с Австро-Венгрией и Германией в этой комбинации стала участвовать Румыния. В Бухаресте были недовольны потерей Южной Бессарабии, которая в 1878 г. была возвращена России.

Столкновения русско-австрийских и русско-британских интересов в зоне Черноморских проливов стали опасно очевидны во время болгарского кризиса 1885 г. В том же году произошел русско-афганский пограничный конфликт на Кушке. Балканы и Средняя Азия разделяли Петербург с Веной и Лондоном, оккупированный англичанами в 1882 г. Египет – Лондон с Парижем, Тунис, Корсика и Савойя – Париж с Римом. Ничто так не способствует объединению разнородных сил, как общие враги. В 1887 г. сложилась Средиземноморская Антанта – союз Англии и Италии, направленный на соблюдение статус-кво в Средиземном, Адриатическом, Эгейском и Черном морях, к которому присоединилась и Австро-Венгрия. Его антирусская и антифранцузская направленность была очевидной – Лондон фактически отказался от политики «блестящей изоляции».

В этой обстановке добрые отношения с Германией приобретали особое значение для России. Попытка удержать их реализовалась в 1887 г. в «договоре о перестраховке». Петербург и Берлин обязались соблюдать благожелательный нейтралитет в случае войны одной из них с третьей державой. Это обязательство не относилось к войнам России против Австро-Венгрии или Германии против Франции, если они начнутся по инициативе Петербурга или Берлина. Договор заключался сроком на три года с автоматической пролонгацией в случае, если одна из сторон не откажется от него. Перестраховка была декларацией о намерениях сохранять баланс сил. Она исключала возможность атаки России силами стран, входивших в Средиземноморскую Антанту.

В 1888 г. на престол Германской империи вступил 29-летний Вильгельм II. Молодой кайзер недолюбливал властного «железного канцлера», доставшегося ему по наследству от деда, и предпочитал проводить собственную внешнюю политику. Отто фон Бисмарку было уже 73 года, с 1862 г. он возглавлял правительство Пруссии и с 1871 г. – Германской империи. В марте 1890 г. его сменил 59-летний генерал от инфантерии Георг Лео фон Каприви, исполнительный военный, не имевший собственных взглядов на внешнюю политику и четко выполнявший приказы императора. Новый канцлер отказался пролонгировать договор «о перестраховке». К этому времени подготовка к войне приобрела такой масштаб, что мир в Европе на самом деле был видимостью.

На старые антагонизмы накладывались противоречия в Азии и Африке. Шла бесконечная гонка вооружений – гигантское противостояние армий и флотов, средств обороны и наступления. Росла скорострельность стрелкового оружия, сокрушительная мощь орудий. Армии перешли на магазинные винтовки, стали использовать бездымный порох, мобильную тяжелую артиллерию, в 1990-е гг. на вооружении начали поступать пулеметы. Границы государств постепенно прикрывались кирпично-земляными, а затем броневыми и железобетонными крепостями. Баланс сил держался не только на мощи армий и флотов, но и на равновесии союзов. Теперь оно было нарушено.

Л. фон Каприви пытался компенсировать это словами. Он убеждал русского посла в Германии «передать г-ну Гирсу (министру иностранных дел России. – А. О.) его глубочайшее почтение и передать уверения, что он сделает все в интересах поддержания наилучших отношений между Германией и Россией. Говоря о князе Бисмарке, он якобы сравнил своего предшественника с атлетом, держащим на голове и в каждой руке по земному шару, он, Каприви, удовольствуется и тем, если ему удастся удержать в руках хотя бы два из них»1. Потерянный им «шар» и был Россией. Следует отметить, что генерал жил под дамокловым мечом собственных угроз, в реализацию которых он внес немалый вклад. «Каприви был типичным генштабистом, – вспоминал гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц. – Этот мало кому понятный человек жил и действовал, исходя из мысли, которую он в разговорах со мной часто выражал следующим образом: «Будущей весной у нас будет война на два фронта». Каждый год он ждал войны следующей весной»2.

Л. фон Каприви не был одинок, подобные настроения царили среди германских военных. Начальник Большого Генерального штаба Гельмут фон Мольтке-старший также смотрел в будущее без оптимизма. 14 мая 1890 г. он обратился к депутатам рейхстага с призывом поддержать проект усиления мирного состава германской армии: «Господа, если война, которая уже свыше десяти лет висит над нашими головами как дамоклов меч, и если эта война, наконец, вспыхнет, то никто не сможет предугадать ее продолжительность и ее конец. В борьбу друг с другом вступят величайшие европейские державы, вооруженные как никогда. Ни одна из них не может быть сокрушена в один или два похода так, чтобы она признала себя побежденной, чтобы она была вынуждена заключить мир на суровых условиях, чтобы она не могла воспрянуть и возобновить борьбу. Господа, это, может быть, будет семилетняя, а может, и тридцатилетняя война, и горе тому, кто воспламенит Европу, кто первый бросит фитиль в пороховую бочку… Господа, мирные заявления обоих наших соседей, на востоке и на западе, – впрочем, неустанно продолжающих развивать свою военную подготовку, – и все прочие мирные данные, конечно, представляют большую ценность, но обеспечение своей безопасности мы можем искать только в собственных силах»3. В тот же день, 14 мая, Вильгельм II, находившийся тогда в Кёнигсберге, поднял тост за Восточную Пруссию: «Я желаю, чтобы провинция избегла войны. Но если бы, по воле Провидения, император был вынужден защищать границы, шпага Восточной Пруссии сыграла бы в борьбе с врагом ту же роль, как и в 1870 году»4.

Олег Айрапетов

Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей

Германский и австро-венгерский противники в конце 1914 – начале 1915 г. Выбор направления главного удара

Первый период войны закончился. «Этот славный по физическим подвигам бойцов период, – вспоминал осенью 1916 г. генерал от инфантерии Ф. Ф. Палицын, – был ужасен по отсутствию твердой мысли и последовательности в исполнении. Как в записках в начале войны, так и теперь утверждаю, что Россия обязана возможности такого явления отсутствию Генерального штаба. Генерального штаба не было и нет. Попытки создать его с 1905 г. в 1908 г. кончились крахом. У нас существуют офицеры Генерального штаба и подчас способные и одаренные, но института Генерального штаба, мысли Генерального штаба, трудящейся над подготовкой войны вырабатыванием работников, приспособленных к совместной работе в объединенном направлении в достижении целей войны, у нас нет»1. Эти недостатки системы управления проявлялись вновь и вновь. В конце 1914 – начале 1915 г. перед высшим военным командованием вновь с особой остротой встал вопрос о направлении главного удара.

Николай Николаевич (младший) опять метался из одной крайности в другую. 2 января 1915 г. он сообщал союзникам о своей готовности перейти в наступление на германском участке фронта, как только к Варшаве подойдут Гвардейский и 6-й Сибирский корпуса, и, следовательно, к удержанию обороны по Карпатам. Через два дня он уже просил Ж. Жоффра рассмотреть возможность посылки в Россию части боеприпасов из резерва французской армии, иначе русская вынуждена будет ограничиться активной обороной2. В любом случае, сил для одновременного наступления на двух направлениях уже не хватало, но при любом варианте речь не шла об уменьшении активности на германском участке русского фронта.

31 декабря 1914 г. (13 января 1915 г.) М. В. Алексеев представил доклад о стратегических соображениях Н. И. Иванову, а копия была направлена в Ставку. Доклад содержал два основных положения. Во-первых, М. В. Алексеев считал принципиально невозможным вести наступление сразу на двух направлениях, а следовательно, полагал необходимым сосредоточить все усилия лишь на одном, ограничившись на другом обороной. Во-вторых, генерал полагал, что на Восточно-Прусском театре находятся силы, значительно превосходящие его потребности, «в ущерб главному направлению (выделено мной. – А. О.), и что мы втянули их в безнадежную борьбу, которой следовало избежать. На короткое, по крайней мере, время нам нужно перебросить оттуда часть сил на левый берег Вислы, где решается участь данного периода кампании, а быть может, и более (выделено мной. – А. О.)»3.

Таким направлением М. В. Алексеев считал отнюдь не Карпаты, а левый берег Вислы. Именно здесь он и предлагал организовать наступление, причем как можно быстрее, для чего необходимо было перебросить к имеющейся здесь пехоте кавалерию. «При оценке относительной возможности левого берега Вислы и Галицийского (театра. – А. О.), нужно признать, – писал генерал, – что в данное время и при сложившейся обстановке важнейшим является левобережный. Здесь находится значительная часть союзных сил, здесь действуют германские войска, которым принадлежит Верховное командование и управление. Хотя австрийцы и имеют на Галицийском театре значительные силы, но поражение их обстановки на левом берегу в крупных чертах не изменит»4. Итак, М. В. Алексеев предлагал наступать силами Юго-Западного фронта на преимущественно германскую группировку, в то время как Северо-Западный фронт должен был провести отвлекающую атаку. Направление удара, предлагаемого начальником штаба Юго-Западного фронта, лежало между реками Вислой и Пилицей, в обход крепости Кракова.

Во второй половине ноября 1914 г. основные силы генерала Р. Д. Радко-Дмитриева находились всего в двух переходах от восточных фортов Кракова. Однако они составляли всего лишь два потрепанных корпуса, остальные же части его армии уже втянулись в бои на Карпатских перевалах. Обеспечить блокаду крепости или хотя бы отсечь ее от южного и западного направлений этими силами Р. Д. Радко-Дмитриев не мог. Правда, в середине ноября М. В. Алексеев решил собрать осадную армию. Краков был окружен кольцом из шести мощных фортов, но периметр крепости был невелик, и никто не ожидал, что она выдержит сколько-нибудь долгую осаду. Новую армию должен был возглавить комендант Брест-Литовска генерал В. А. Лай-минг, начальником корпуса инженеров стал генерал А. В. фон Шварц. Однако едва штаб этой армии успел провести несколько совещаний, как началась Лодзинская операция. От подготовки осады Кракова пришлось отказаться. Кроме того, русские армии уже начали испытывать недостаток в боеприпасах и обученном пополнении. Во 2-й Гвардейской дивизии, например, запас патронов к 19 ноября составлял только 180 на винтовку, в то время как за три дня предыдущих боев расходовалось в среднем по 715 патронов на винтовку, а ближайший их подвоз ждали только 21 ноября5.

Стратегической целью удара, предлагаемого М. В. Алексеевым, таким образом, оставалась Австро-Венгрия. Эта записка имеет особое значение ввиду непонимания его позиции этого периода, бытующей и у мемуаристов, и у историков. «Генерал Иванов, при энергичной поддержке Брусилова и несочувствии своего начальника штаба ген. Алексеева, не оказавшего, однако, решительного противодействия (выделено мной. – А. О.), настаивал на сосредоточении главных сил и средств для форсирования Карпат и наступления на Будапешт»6. С другой стороны, Н. И. Иванов говорил о том, что согласился на наступление в Карпатах под давлением М. В. Алексеева, а тот, в свою очередь, находился под сильнейшим влиянием «сухого доктринера» генерала В. Е. Борисова7. Причем сама по себе идея этого наступления возникала неоднократно.

7 (20) ноября 1914 г. сербский посланник в России М. Спалайкович известил воеводу Р. Путника о том, что Россия давно приняла решение о наступлении в Венгрии с целью оказания помощи Сербии. Русское командование, по словам сербского дипломата, рассчитывало достичь Будапешта за шесть дней8. Н. И. Иванов усиливал 8-ю армию генерала А. А. Брусилова, ослабляя краковское направление. В свою очередь, А. А. Брусилов надеялся реализовать план перехода через Карпаты. 6 (19) ноября 24-й армейский корпус, который до этого прикрывал подступы к Перемышлю, по его приказу перешел в наступление с целью вторжения в Венгрию. 16 (29) ноября корпус подошел к Ростокскому перевалу и 18 ноября (1 декабря) овладел им. Дорога на равнину была открыта, но А. А. Брусилов изменил задачу: теперь корпус должен был двигаться на запад от перевала, отсекая силы отступавших австрийцев от Карпатского хребта9. Это явно усложняло задачу корпуса, а между тем он не был поддержан резервами. Русское Верховное командование рассчитывало на помощь со стороны сербской армии.

К концу сентября 1914 г. она находилась далеко не в лучшем состоянии. Уже сказывалась неподготовленность Сербии к длительной и масштабной войне: с приходом холодов начал чувствоваться недостаток в зимнем обмундировании. Значительные потери кадровых офицеров были практически невосполнимы, кроме того, не хватало боеприпасов10. Довольно быстро Россия сумела оказать помощь союзнику за счет трофеев, захваченных в Галиции, большая часть которых через Румынию была отправлена сербам. К середине октября сербская армия получила 3 млн патронов, 15 090 гимнастерок, 1715 брюк, 5481 шинель11. Рассчитывать на постоянную благосклонность Бухареста в вопросе о провозе военных грузов через румынскую территорию было невозможно. Главным путем доставки собственно военных грузов из России в Сербию стал Дунай.

Еще 3 (16) августа 1914 г. для оказания военной помощи Сербии по Дунаю в России была создана Экспедиция особого назначения во главе с капитаном 1 ранга М. М. Веселкиным12. В ее состав вошли три пассажирских и 11 буксирных пароходов, 130 больших шаланд и 15 брандеров. Экспедиция базировалась в порту Рени, где М. М. Веселкину подчинялись и укрепления, которые возводились для обороны судоходства по Дунаю и Пруту13. Плавание в Сербию было рискованным: русские транспорты могли стать легкой добычей противника. Дунайская речная флотилия Австро-Венгрии практически не имела равносильного противника. В ее состав входили два дивизиона мониторов, на вооружении которых были 1–2 130-мм, 2–3 75-мм орудия, вооруженные пароходы, дозорные суда и прочее14.

Под Белградом шли тяжелейшие бои, город подвергался безостановочной бомбардировке австрийской артиллерией. Со 2 по 4 октября 1914 г. здесь находился Р. Рейсс, профессор Лозаннского университета, к этому времени столицу Сербии обстреливали безостановочно уже 36 дней. «Я думаю, никто не попытается оспорить тот факт, – писал он, – что Белград является открытым городом, так как старая турецкая крепость не может считаться современным укреплением. Это интересный исторический памятник и ничего более»15. 3 октября сербская артиллерия подбила вражеский монитор «Лейта», и австрийцы вынуждены были отбуксировать его в тыл для ремонта16. Благодаря поставленным в районе сербской столицы минным заграждениям удалось ограничить возможности австрийцев, однако полной уверенности в безопасности не было. Военная разведка доносила, что в районе болгарского Видина находились два австрийских парохода, имевших на вооружении по четыре орудия и четыре пулемета, команды которых состояли из австрийских и германских матросов. Возможна была и постановка мин по пути следования каравана17.